Дети, которых вы не рожаете. История одного усыновления

«Это был сложный шаг не только для меня, но и для ребенка»: история одного усыновления

«Мы бы хотели еще одного ребенка взять», — сказала мне по телефону моя знакомая Анастасия, которая год назад удочерила 3-хлетнюю девочку. — «Но как вспомню эти поиски, этот ад —  желание пропадает…».

К этому мнению могли бы присоединиться многие приемные родители. Хотя в последние три-четыре года процесс поиска и оформления приемного ребенка стал намного более организованным, прозрачности это не прибавило.

Правительством и министерствами принято немало правильных решений и выпущено постановлений, и в целом политика государства на закрытие детских домов и домов ребенка – правильная. Но потом все упирается в человеческий фактор и в тех, кто должен исполнять эти постановления.

Из своего опыта могу сказать, что на разных этапах системы – органы опеки, региональных операторы, детские дома — идет намеренная дезинформация потенциальных усыновителей, манипулирование данными о детях, давление на родителей и детей, грубое обращение с ними.

Почему это происходит? На мой взгляд, это комплекс причин: боязнь потерять свою работу, нежелание делать лишние телодвижение, равнодушие и цинизм, незнание законов…

Компенсируют эту чудовищную деформацию системы благотворительные фонды, волонтерские организации и сообщества приемных родителей. Именно с их стороны я постоянно чувствовала поддержку и получала помощь.

Тем, кто думает взять приемного ребенка, нужно запастись очень большим терпением и создать вокруг себя группу поддержки из родных, друзей и специалистов, которые будут поддерживать вас на этом тернистом пути.

Иллюстрация Екатерины Селиверстовой

«Поиски продолжались три месяца»

Год назад в моей жизни появился мой мальчик, мой сын. Мои поиски продолжались недолго – три месяца, и он был первым, кого я приехала смотреть в регион и так на нем и остановила свой выбор…

Но даже за этот недолгий срок я испытала все «прелести» нашей системы. Прежде чем общаться с любой из инстанций, ответственной за устройство в семью детей, – с органами опеки и попечительства, операторами баз данных детей-сирот, региональными операторами и другими подобными организациями – я общалась с юристами.

Бесплатную юридическую консультацию предоставляют сейчас некоторые благотворительные фонды, и это было настоящим спасением!

У юристов я узнавала, каковы правила и регламенты, сроки взаимодействия с той или иной государственной структурой. И только после этого я туда обращалась. Это оказалось очень эффективно. Потому что представители системы постоянно врут или просто плохо информированы, причем по каждому поводу. Но как только они понимали, что я в теме, разговор принимал иной оборот.

Всем, кто хочет приемного ребенка, опеки, школы приемных родителей и другие организации, предлагают обращаться к базам данных – федеральной на сайте usynovite.ru, региональным, областным и городским.  Но базы данных детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, – очень странный инструмент.

Фотографии многих детей – плохого качества, будто специально созданы, чтобы детей не брали. Информация скудная, например, не указываются, что у ребенка серьезные проблемы со здоровьем. Долго висят анкеты детей, которых взяли в семью или у которых родители в местах заключения и их можно взять только на время.

И мне приходилось неделями просиживать у телефона, звонить по всей стране, чтобы найти «свободного» и не совсем больного ребенка. Конечно, хорошо, что, хотя бы такая база есть. Но нужно слишком много времени потратить, чтобы научиться с ней работать, а после — «правильно» общаться с представителями регионов.

Хождение по опекам

Опеки – это государственные институты, которые должны помочь устройству детей в приемные семьи. На деле оказалось, что они испытывали потенциальных родителей на прочность: их общение обычно было малоинформативным, а ответы формальны и сухи, строго по инструкции.

В Москве на меня шикали, махали руками, с порога говорили, что детей у них нет. Имея в виду, что нет детей без очень серьезных заболеваний.

В Тульской области разговор начался с откровенного хамства – более-менее вразумительный ответ я получила после того, как попросила представителя региональных оператора назвать имя и фамилию.

Несколько раз у меня было так: я звонила в регион и спрашивала о конкретном ребенке, и в один день мне говорили, что его родная мама восстанавливается в правах, а через три дня его уже неожиданно забирали в другую семью. В каком из этих случаев мне врали — понять на расстоянии сложно. Но руки опускались.  

Поэтому лучше не фокусироваться только на базе данных и на посещении опек, а обращаться также к другим возможным источникам –  посещать сами детские дома и дома ребенка, где сейчас регулярно проводятся дни «открытых дверей» и можно сразу пообщаться с понравившемся ребенком; позвонить в благотворительные фонды, волонтеры которых постоянно колесят по стране; вступить в тематические группы в социальных сетях «ВКонтакте» и , например, «На пути к усыновлению», «Заберите счастье домой» и другие.

Откуда берутся дети 

Моя подруга искала свою девочку главным образом на сайтах благотворительных фондов, таких, как «Дети ждут», «Измени одну жизнь». Они размещают видеоанкеты и хорошие фотографии детей, дают более подробное и точное описание каждого ребенка, помогая сделать выбор и облегчая поиски.  

Встречи с группами поддержки приемных родителей и с волонтерами — это настоящие ресурсные группы. Хорошие мероприятия устраивает фонд «Измени одну жизнь», «Волонтеры в помощь детям-сиротам», мне помог фонд «Арифметика добра».  И еще очень поддержали преподаватели моей Школы приемных родителей от благотворительного фонда «Семья».

Они были как ангелы-хранители, им можно было написать в любой момент на электронную почту и почти сразу же получить поддержку.

Моего ребенка мне посоветовала прекрасная педиатр Наташа, которая работала с волонтерами и в качестве волонтера в разных детских домах. Ее я встретила на одной из встреч приемных родителей. Именно Наташа поддерживала меня, консультировала и укрепила в принятии решения.

Получив направление на знакомство с ребенком от регионального оператора, я рванула в республику Карелия. Только переступила порог детского дома, начала листать его личное дело и даже не видела еще самого ребенка, как меня спрашивают, заберу я ребенка сегодня или завтра.

Вопрос меня сильно смутил – вроде как по правилам надо в течение десяти дней встречаться с ребенком, наладить контакт, а потом уже принимать решение. Я дипломатично спросила, можно ли познакомиться с ребенком.

Может быть, мы друг другу не понравимся… Из этого делаю вывод, что «политика партии» сейчас отдавать детей любой ценой. Скажу сразу – со мной работники детского дома были милы, дружелюбны и приветливы, шли на встречу.

Как мне сказал потом преподаватель ШПР и юрист Алексей Рудов, по закону, если у меня есть направление на знакомство с ребенком, представители опеки и детского дома сразу же обязаны предоставить мне для ознакомления его медицинскую карту – непредоставление является нарушением моих прав.

В итоге я пообщалась с ребенком и решила приехать еще раз, чтобы лучше с ним познакомиться и изучить его медицинскую карту – не была уверена, что потяну тяжелобольного ребенка.

За моим ребенком приехала в результате другая пара, которая дала согласие в тот же день, сразу же забрала его и …через месяц вернула!

Процесс поиска ребенка моей знакомой Татьяны тоже очень показателен. В детском доме одной из центральных областей России ее обманывали три месяца, чтобы не отдать 11-летнего мальчика в семью.

Однажды она срывающимся голосом рассказывала мне, что одноклассники мальчика (причем это были дети сотрудников детского дома) угрожали избить его, если он даст согласие на усыновление. Городок, где расположен детский дом, – маленький, работы нет и, конечно, весь персонал учреждения боится, что их закроют.

История Татьяны закончилась вполне благополучно – ее мальчик несмотря на угрозы одноклассников написал согласие, — и вот уже он четыре месяца дома.   

Я тогда дала ей совет идти к юристам, а от них – с письмами в прокуратуру и далее в другие проверяющие инстанции. Процесс после этих обращений действительно пошел.

//www.youtube.com/watch?v=uMJetrmcgHw

Подобные душераздирающие рассказы слышала от очень многих приемных родителей. Но вместе, объединённые в сообщества и клубы, они становятся настоящей силой.  А помощь благотворительных фондов просто бесценна.

Встреча с сыном

А я тем временем продолжала поиски, но тот мальчик не выходил у меня из головы, и поэтому, узнав, что ребенок по-прежнему в учреждении, я приехала к нему еще раз. Его медицинскую карту так и не нашли, поэтому я решила взять его на неделю домой в Москву на гостевой режим.

Конечно, за это время узнать друг друга невозможно. Ребенок вел себя просто идеально, а забежав вперед, скажу, что действительность оказалась совсем другой.

Но за неделю я смогла понять, что у нас нет принципиального отторжения, и мы сможем принять друг друга (известно о случаях, когда мамы с сожалением рассказывали, что не могли принять усыновленных детей, они на физическом уровне они вызывали отторжение).

И это сразу очень подкупило, как и то, что он был моим однофамильцем!  И еще за это время удалось попасть к семейному психологу Анне Чикиной, с которой меня познакомили в фонде «Арифметика добра», и к заведующему отделения неврологии Тушинской детской городской больницы.

Они сказали, что ребенок обучаем, хотя нам придется очень много вместе поработать, чтобы догнать сверстников. Невролог, пообщавшись всего несколько минут, на мой тревожный вопрос: обучаем ли ребенок, сказал: «Ребенок – хитрый, значит интеллект сохранен». Это позволило мне укрепиться в моем решении и осознанно сделать важный шаг.  

Когда я привезла мальчика обратно в детский дом, то уже предупредила руководителя детского дома и местной опеки, что через месяц, как только оформлю на работе отпуск и обновлю документы, приеду за ним. Но, конечно, были бессонные ночи, сомнения и переживания.

Сложные разговоры с мамой и сестрой, которые в начале моих поисков поддержали меня, а когда дошло до дела – очень сильно возражали и отговаривали.

Они просили не портить себе жизнь и, конечно, приводили любимый в народе в таких случаях аргумент – плохая наследственность, вырастет непременно преступником, вором, алкоголиком. У нас были ссоры и скандалы, я вместо поддержки получила сильный прессинг.

А с другой стороны – «давила» региональная опека, они просили забрать ребенка или отказаться. В метаниях я пришла на прием к знакомому психологу, очень мудрой женщине.

Она, выслушав меня, предложила вспомнить, какие чувства я испытала, когда впервые увидела мальчика. Я ответила: «Теплые». Это было летом, он был налысо бритым и напомнил мне фото моего отца из его послевоенного детства.  

И именно такой вариант нам рекомендовали в школе приемных родителей. При опеке можно ребенка сразу забрать домой, а потом собирать документы для суда.

Кроме того, при опеке положены некоторые льготы и выплаты, учитывая, что ребенка я буду воспитывать пока одна – это дополнительная подмога.   

В региональной опеке все оформили быстро, и на следующий день мы ночным поездом отправились в Москву. Казалось, что мальчик уже подзабыл меня, хотя я и регулярно звонила ему. Но тут он снова стал называть меня мамой. Потом уже по происшествии времени он с упреком спрашивал, почему я сразу не забрала его, еще летом. Приходилось неоднократно оправдываться.

Вообще, оглядываясь назад, понимаю, какой это сложный шаг не только для меня, но и для ребенка – ехать в новый, незнакомый город к незнакомой женщине.

Каким надо быть смелым и как хотеть попасть в семью! Сейчас, когда мой сын вспоминает детский дом, его жизнерадостное лицо грустнеет, появляется тень печали…  А нас впереди еще ждали месяцы адаптации и привыкания друг к другу.

Но это все потом…  на том этапе было радостно и позитивно. Мы наконец были дома…

(В ближайшее время на «Филантропе» выйдет продолжение истории Елены и ее сына)

Источник: //philanthropy.ru/cases/2017/05/20/49882/

Усыновление – это рулетка. Почему я вернула ребенка в детский дом

Воровал, писался, убегал из дома, врачи поставили диагноз – психопатическое расстройство личности. Анонимная история женщины, которая усыновила троих детей, но одного вернула обратно и считает себя предателем. Можно ли было этого избежать? Она до сих пор задает себе этот вопрос.

У нас родился больной ребенок, и врачи сказали: «Идите домой, ждите, когда умрет». Развитие оставалось на уровне трехмесячного ребенка, он улыбался и узнавал своих, но даже голову не держал.

Мы сдавали анализы, ходили в платные и научные организации, я надеялась, что нам что-то скажут и помогут, но нет. Никаких прогнозов, ничего, наоборот: вам лучше не рожать или попробовать родить от другого мужчины.

У нас брак венчанный, как можно говорить: «Найдите другого мужчину», бред какой-то.

Правда, муж со мной фактически не жил все эти пять лет, я поднимала ребенка одна. Он был в длительных командировках и зарабатывал деньги, дома почти не бывал. Вероятно, ему было тяжело перенести болезнь сына.

Когда мы лежали в больнице, я видела, как приходят другие мужья и сопереживают, а он не смог принять эту ситуацию. Любил, но на расстоянии.

Он хотел нормального ребенка, с которым будет играть в футбол, разговаривать и хвастаться его успехами.

Через пять лет сын умер. У нас не было другого варианта, кроме усыновления, и все само собой пришло к этому. Мы с мужем еще до свадьбы решили, что усыновим кого-то.

Мы были студентами, хотели большую семью и думали, что нашей любви, энергии хватит на всех. Муж общительный, эмоциональный, и я такая же, мы были «зажигалки» и любили весь мир.

Потом я поняла, что муж не осознавал, на что соглашался, и вообще сам был инфантильным ребенком. Но на тот момент я готова была тянуть все одна.

Я спорила с ними, говоря, что взять сироту – все равно, что построить храм. Меня это не остановило, хотелось спасти всех и дать всем любовь.

Я читала, что не надо усыновлять, если умер свой ребенок. Я с этим не согласна. Сразу, конечно, идти не надо, необходимо выждать время. Это очень тяжело, первое время ты просто воешь, когда у тебя родного отняли, живешь на кладбище. Но все же у меня была пауза длиной в год. И если подойти к этому обдуманно, почему нет?

Я не знала, как правильно выбирать – ждала, что екнет сердце

Я изначально хотела маленького ребенка, до года. Я его долго на всех ресурсах искала, заходила на сайты, присматривалась, фотографии детей были ужасные тогда, было трудно. Начиталась форумов, где усыновители писали, как у них на детей екало сердце. Я смотрела фото и ждала, что у меня тоже екнет, потому что не знала, как правильно выбирать ребенка.

Я его рожала. 9 месяцев ходила и вынашивала, только не ребенка, а осознание того, что скоро заберу его. Сделала одну справку, через какое-то время – вторую, все постепенно. У меня был инстинкт гнездования, я передвинула всю мебель, перестирала все вещи.

Я сначала собиралась за одним в Калужскую область и уже даже связалась с директором детского дома. Прихожу с работы, а мне позвонили волонтеры одной организации и сказали, что есть другой мальчик. Раньше детей вбрасывали в чаты и форумы, не было базы, в детских домах тяжело с детьми расставались, волонтеры старались их пристроить на стадии изъятия из семьи.

Это было близко, можно было съездить и посмотреть. Я поехала, поговорила с опекой, пошла в больницу, где он находился. Я взяла его на руки, и мои руки вспомнили то, что они не помнили уже полтора года.

Покрутила его, он тыкал мне в нос соской, которая висела на веревке. И я решила его взять, хотя не скажу, что екало. Я очень долго сомневалась.

Мои сомнения разрешил папа, которого я долго мучила сомнениями и который в конце концов сказал: «Что ты ко мне пристала с расспросами – ребенок и ребенок». И эта фраза решила все.

Через какое-то время мы его забрали и привезли домой. Из документов только справка из роддома, и больше никаких медицинских обследований, кроме общего анализа крови. Первые дни дома меня пугали, потому что малыш бился головой о стену перед сном. Хотя он не так долго был в госучреждении. Я про такое слышала, но смотреть было жутко. А так был обычный ребенок.

А потом укладываю малыша спать и думаю: ну а что такого, места много, вот тут один будет лежать, а тут второй. Я среди ночи позвонила мужу, маме, они быстро согласились и даже обрадовались. Тем более что внешне дети были похожи.

Тогда я еще не знала, чем все закончится.

Из приюта мне Игоря выдали голым

Вот со вторым у меня как раз екнуло, и захотелось его забрать. Я увидела, что это обычный ребенок, маленький, и еще более беззащитный, чем годовалый. Потому что он еще больше осознавал, что никому не нужен. Мне сказали, что до 4 лет Игорь жил в семье, мама просто уехала на заработки, а бабушка не смогла обеспечить и привела за руку в опеку. Впоследствии оказалось, что это неправда.

Выяснилось потом, что его уже брали в семью два года назад. Из детского дома.

То есть Игорь жил в системе, был усыновлен, потом его вернули, появилась бабушка, которая все же забрала, но потом не справилась и тоже вернула.

Поставила в опеке чемодан и две сумки: «Что хотите, то и делайте!» Его переправили в приют. Только потом мне прислали его личное дело, так что я узнала эту историю случайно.

Из приюта мне Игоря выдали голым. На нем были майка и трусы с печатью. А у меня в багажнике лежала детская одежда. В моем восприятии 4-летний тогда – очень взрослый ребенок.

Я помню, его вывели в этих пронумерованных трусах, которые надо сдать. Холодно, зима, и он раздевается при всех детях, которые в это время завидуют, что его забирают.

Больше всех смущалась я, потому что у детей не было понятия об интимности человеческого тела.

Младший его принял на ура, ждал нас до ночи, сразу взял Игоря за руку и положил туда игрушку, было ощущение, будто старший всегда с нами жил. Мы гуляли, играли, пели песни все вместе. Кроме сериала «Счастливы вместе», он вообще ничего не знал. Ни названия деревьев, ни дней недели, ни геометрических фигур, ничего. «Что ты делал?» – «Смотрел сериал».

Он всегда писался. И застилал это. Я говорила: «Ну смотри, у нас есть машинка, мы можем постирать». Может, боялся наказания. Потом психиатры сказали, что, возможно, он делал назло. Потом стал прятать вещи, воровать в магазине, заставлял это делать и брата, таскал вещи у домашних. Ел конфеты мешками, фантики прятал. Мы с ним говорили, но это все продолжалось.

Тогда на него случайно наткнулась полиция, которая патрулировала район. Игорь не понимал, что делает, я его спрашивала, зачем, он отвечал, что просто шел. И от этого стало страшно, но я подумала, что справлюсь, что, наверное, он это делает, чтобы я его больше любила.

И мысли о возврате тогда не возникло.

В 11 лет пошли рисунки про секс, мат. И если я находила снова пошлости в тетради, Игорь кидался в слезы, что это не он. Полное отрицание. Мы ходили к психологам, нейропсихологам и логопедам. Но про трудное поведение я не особо рассказывала, думала: ну фантики, ну рисунки, ну сбежал один раз – это нормально для усыновленного ребенка. Специалисты же говорили, что есть скрытая агрессия.

По глазам было видно, что не набегался

Мужа на тот момент давно не было. Детей он увидел, приехав примерно через год после усыновления. Я уже мама-мама, меня все устраивает. Он, наверное, не осознавал, что такое жить с детьми и как себя вести.

А я не разрешила ему вести себя так, как он хотел. Мне не понравилось, как он с Игорем говорил. Тот ему: «Я ходил на самбо, вот такой прием знаю». А муж в ответ: «Учиться надо, а не кулачками махать». Того задело.

И подобные ситуации были постоянно. Меня постоянно цеплял, что я, мол, не мать. Он не зашел в семью, присматриваясь, а стал всех воспитывать. Я поняла, что вдвоем растить детей у нас не получится. После долгой разлуки дети вышли на первое место, и я выбрала их. Через месяц после его приезда мы расстались.

Возвращаясь к старшему – фантики и конфеты можно было бы пережить, но то, как он убегал… Второй раз убежал в Египте. Я туда отправила бабушку с детьми, на себя пожалела денег.

Они пошли купаться на горки, он повел с собой младшего, бабушка их потеряла и отругала Игоря. И когда они возвращались в номер, он сбежал. Вызывали полицию, искали, а у него случился энергетический подъем.

Он приехал домой радостный и возбужденный.

У младшего начался логоневроз, он стал заикаться от стресса. Я в это время занималась удочерением третьего ребенка – девочки. Ребята очень просили сестричку, и пока они были в Египте, я написала согласие.

Приняли ее все очень хорошо.

И та женщина из органов, которая его нашла, удивилась, какой он невменяемый и на небывалом подъеме. Он ушел, потому что ему хорошо. И мне сказали, что он может уйти в любом месте, и когда-нибудь я его просто не найду.

По глазам было видно, что не набегался. Была тяга к ножам, к острому, к веревкам, я стала бояться засыпать, когда он дома. Я снова пошла к специалистам. Психиатры поставили Игорю диагноз – психопатическое расстройство личности. То есть человек может быть душка, милашка, а в следующую секунду пойти котенка резать. Три психиатра не могут ошибаться. Я начала думать о возврате.

Я пришла в опеку и сказала: помогите-спасите. Они смотрели со своей стороны, не хотели проблем на своем участке. И опека в случаях отказа от одного ребенка изымает всех детей, так они мне объяснили.

Нужен серьезный диагноз, чтобы вернуть одного. Поэтому Игоря положили в больницу на обследование. Я уже предполагала, что, скорее всего, его не заберу оттуда.

Перед этим он украл деньги, из лагеря привез чужой айфон в трусах, заставлял младшего воровать с ним чупа-чупсы.

Но за то время, пока он там был, все отдохнули и готовы были принять и простить его. Я все еще искала выход какой-то.

Думала про интернат, а на выходные забирать, но мне сказали, что и в выходные сбежит, потому что у него потребность в этом есть.

Женщина, работавшая в больнице, объяснила, что ничего не поменяется и сейчас я просто плачу, а через два года уже начну принимать таблетки от депрессии.

В последнем разговоре я сказала, что больше так не смогу

Когда я навещала его в больнице, он начинал мне что-то рассказывать, потом закатывался смехом, который переходил в плач. Это было действие препаратов. Он никогда не спрашивал, заберу ли я его. За 4 месяца в больнице он ни разу не спросил про брата и сестру, про дом.

Когда я заводила разговор о чем-то, связанном с домом, он безразлично говорил: а-а-а, ну хорошо, ладно, и переводил разговор на себя.

Игоря другая жизнь не интересовала, ему было нормально в учреждении, на встречах я чувствовала, что он хочет быстрее распрощаться, ему неинтересно.

Доктор сказал, что не удивлен, и задал вопрос, а просился ли ребенок домой. Я задумалась и поняла, что Игорь никогда не спрашивал об этом. И поняла, что привязанности ко мне и к семье у него нет.

Вспомнила, что и в лагерь так уезжал, то телефон забывая, то зарядку ломая, уехал и забыл. У него отсутствовала привязанность.

Психиатры сказали мне, что все его проявления пошли на фоне пубертата. И что случай очень запущенный. Я не могла рисковать младшими, я поверила врачу, мне нужно было выбирать между одним и двумя.

Врач попросил не говорить Игорю, что я оставляю его в больнице. И я обещала. Но там везде камеры, медсестры подслушивают. Он, пока лежал в больнице, понял, что все к этому идет.

И в последнем разговоре я сказала: «Знаешь, я больше так не смогу. Извини». И все.

По моим ощущениям, это был самый мой любимый ребенок. Хотя я всегда говорила, что люблю всех одинаково. Мне было очень тяжело.

И непонятно, что делать и как предотвратить, потому что все это вылезает в подростковом возрасте.

И группа здоровья у него стоит хорошая. Но психопатия – это два человека. Пока он заправляет постель, моет посуду, решает примеры в кадре – это один человек. Но есть и другой. Не знаю, как сейчас будет, может быть, новым родителям скажут об этом.

Мне не говорили о проблемах.

Я мучаюсь чувством вины и не знаю, что делать. Ходила к психологу. Она спросила: «А вы можете что-то с этим сделать, нет? Ну и забудьте об этом». А я все равно по нему скучаю, я действительно его люблю, того, каким он был до побегов. У других детей такого нет.

Средний сейчас – обычный хулиганистый мальчишка, живой, добрый, утешит любого малыша. А девочка смешная, говорит плохо, но это ребенок без комплексов, со всеми здоровается, взрослые ее любят за непосредственность. Ни у кого и близко нет того, что было у старшего.

Отказы все равно будут. Система помощи на нуле, опека перекладывает бумажки, а в ШПР отговаривают тех, кому это не нужно, но по сути не готовят к трудностям. Все равно надо усыновлять, быть мамой – это счастье. Но это рулетка, и ты никогда не угадаешь, что будет.

Обвиняют в возвратах чаще те, кто сам не взял ни одного ребенка. Вот эти фразы «это же не котенок», «о чем думала, когда брала». Я бы предложила таким людям для начала самим усыновить.

А тем, у кого есть усыновленные дети, я бы сказала, что им повезло и рада, что они могут спать спокойно.

Источник: //www.pravmir.ru/usynovlenie-eto-ruletka-pochemu-ya-vernula-rebenka-v-detskij-dom/

Три откровенные истории усыновления. Дети, которых вы не рожаете. История одного усыновления

vipcosmetolog.ru → Упражнения

Наша героиня из Москвы Светлана Строганова рассказала не только о том, как успевает работать и воспитывать детей, но и поделилась своим мнением о жизни в детских домах, а также о том, стоит ли хранить тайну усыновления, и как подготовиться к столь важному событию – стать приемными родителями.

У Светланы 5 детей. Старшая – дочь Саша, ей 23 года. Саша окончила университет в Китае, имеет диплом бакалавра экономики. Она недавно сама стала мамой и живет отдельно, часто приезжает в гости. Второй сын – Степан, ему 11 лет, он учится в 5-ом классе.

Степа очень способный мальчик, увлекается военной техникой и палеонтологией – он знает названия более полутора сотен динозавров, посещает палеонтологический кружок, ездил в экспедиции.

Также у Светланы есть трое приемных детей: Соня (5 лет), Оля (4 года) и Назар (2 года).

О жизни сирот в детских домах

Иногда слышу от взрослых и неглупых людей, что детям в детском доме живется хорошо. Это вроде как раньше было плохо, особенно в 1990-х годах. Теперь у сирот и отказников все есть – игрушки, одежда, еда, а еще с ними занимаются, гуляют. «Звезды» приезжают к ним с концертами. Детский дом или интернат теперь вроде лагеря или санатория. Чем плохо-то?

А вы представьте себе, что попали в больницу. Заболевание несерьезное, но надо полечиться в стационаре. Вас там кормят, поят, одевают, даже игрушки дают, чтобы было чем заняться. Но лечение затягивается, вас домой не отпускают. Лежите вы там долго, поэтому даже концерты успеваете застать.

Процедуры вам делают, даже на прогулку выпускают, в больничный дворик. В общем, предоставляют все, что положено по режиму. Но вот позвонить вам некому – за больничными стенами у вас никого нет, ни родных, ни друзей, ни знакомых. Поэтому вас никто навещать не будет. Обнимать и целовать – тоже.

Вы никому не нужны.

О том, как стала приемной мамой

Когда моему кровному сыну Степану было четыре года, я хотела родить еще ребенка, но не получалось. Тогда я же начала смотреть передачи про детей-сирот. Ситуация с усыновлением казалась мне романтичной. Мечталось, что приемный ребенок будет, по меньшей мере, как Стив Джобс.

Степа и Соня, 2014 год. © семейный архив

Я глубже изучила ситуацию и узнала историю женщины, которая так и не смогла полюбить приемного сына. Несколько лет он прожил у нее, но в итоге она не выдержала и вернула его обратно в детский дом.

Я представила, что пережил этот ребенок, и настолько прониклась его трагедией, что мне стало по-настоящему страшно. Только через полгода я смогла осмыслить полученную информацию и вновь вернуться к мыслям о приемном малыше.

Хорошо, что сейчас обучение в ШПР стало обязательным, а тогда я сама старалась максимально обезопасить себя от непредвиденных ситуаций и неприятностей.

Готовилась к любым сложностям, собирала документы, но при этом четко понимала, что не возьму ребенка с инвалидностью. Мне не хотелось серьезно менять свою жизнь и заниматься только реабилитацией ребенка.

Я думала, что никогда не поменяю своего отношения к этому вопросу.

Саша, Степа, Соня и Назар. © семейный архив

В итоге я привезла в Москву девочку из Красноярского края – Соню. За ней я специально летала несколько раз, были сложности с документами, мне сначала не хотели ее отдавать, дошло даже до писем в прокуратуру города. Соне тогда было немногим меньше года, и я была буквально влюблена в нее – так мне нравилась эта маленькая девочка.

Соня отставала в развитии, но дома очень быстро догнала своих сверстников, и через полгода врачи уже не видели в ней никаких отличий от обычных домашних детей. Соня растет очень любознательной и доброй девочкой, хоть и хитрой – она точно знает, кому и что нужно сказать, чтобы получить желаемое. Сейчас она занимается музыкой и карате.

У нее прекрасные вокальные и физические данные.

Меня постоянно спрашивают, по-разному ли я люблю детей? Наверно, по-разному. Но не из-за их «приемности», а потому что они разные. Помню, как-то с подругами разговорились, кто до какого возраста кормил грудью детей.

Я и говорю: «Вот Степу я кормила до года, а Соню…» – и пытаюсь вспомнить, сколько я ее кормила, и не могу. И удивляюсь, почему я не могу вспомнить. И только где-то через полминуты начинаю смеяться, потому что до меня не сразу даже дошло, что я ее не кормила.

Я совершенно в тот момент забыла о ее «приемности».

О том, как меняется жизнь с приемными детьми

Когда у меня появилась Соня, произошла резкая смена режима дня. Правда, я была хорошо подготовлена к таким изменениям, и серьезных проблем не возникло. Степану тогда было шесть лет, он отнесся к появлению сестренки спокойно.

Играть с ней ему не во что было, игрушки они не делили, поэтому ярко выраженной ревности не наблюдалось. Правда, пару раз он намекал, что Соню могли бы, например, и украсть, если случайно (при этом он делал хитрые глаза) забыть на ночь закрыть дверь.

Но обычно это бывало после гостей, которые приносили подарки уже не только и не столько ему, сколько Соне.

Старшая дочь Саша с Соней. © семейный архив

Вечером надо забрать детей из детского сада. Сын ходит в школу и из школы сам. Но мне необходимо еще ходить на работу, а также готовить еду, стирать, гладить и прочее. Приходится крутиться, составлять планы на день, но иногда удается даже до театра добираться.

Люблю читать.

Необходимо реально оценить свои силы до того, как возникнет желание пополнить состав семьи. Мой муж всегда много работал, он знал, что если я говорю, что справлюсь, значит – справлюсь, ведь помогать мне в течение дня он не мог. И вообще, я считаю, что главный ресурс в семье – это здоровье и силы мамы.

Если у мамы хорошее состояние, она бодрая, веселая, спокойная, то остальное – это уже просто задачи, которые решаются по мере поступления. А вот если мама – уставшая, раздраженная, злая, тогда и с одним ребенком в семье будет тяжело.

Поэтому для меня важнее не как можно больше часов проводить рядом с ребенком/детьми, а чтобы то время, которое я рядом с ними, было для них удовольствием и радостью.

О назаре

Соня подрастала, и через пару лет в нашей семье появился Назар. Его я взяла из специализированного дома ребенка для детей с органическим поражением центральной нервной системы (ЦНС). Малышу было 10 месяцев. Помню, что Степка тогда спросил меня: «Надеюсь, это последний ребенок?» Назар, конечно, тоже отставал в развитии, но никаких серьезных диагнозов у него не было.

Соня и Назар. © семейный архив

В карте написано было, конечно, много чего страшного, но я к тому моменту уже разбиралась, на какие диагнозы обращать внимания, на какие – нет. В результате дома все вопросы с отставанием в развитии тоже были сняты в течение полугода-года, адаптации не было, но и такой сильной влюбленности, как в случае с Соней, у меня тоже не получилось.

Он очень забавный, добрый и общительный мальчишка, в детском садике его все любят, он выглядит и ведет себя как маленький мужчина – смелый и заботливый.

Об удочерении Оли

Прошло еще два года. Однажды я увидела фотоподборку Федеральной базы данных девочек из Оренбургской области. Им было по 4-5 лет, все они были почему-то побриты наголо. Мне показалось все это странным, ведь по таким фотографиям детей вряд ли кто-то захочет забрать.

Одна девочка, похожая больше на мальчика, чем-то меня зацепила. Но региональный оператор мне сказала, что у нее огромная голова, она лежит в кровати, не ходит, в общем, это не ребенок, а «овощ», никаких перспектив. Не знаю почему, но я не могла поверить, что речь идет именно о той девочке, которую я увидела на фотографии.

Впрочем, о других детях из этой подборки отзывы были не лучше.

Так выглядела Оля на фото в базе данных. © семейный архив

Я решила лететь в Оренбургскую область, чтобы на месте посмотреть, как реально обстоят дела. Когда встретилась с малышкой, увидела, что у нее были проблемы с ногами.

Я пыталась поговорить с ней, задавала вопросы. Она очень старалась отвечать, показывала в книжке картинки. Конечно, серьезное отставание было налицо – девочкой никто не занимался.

Но я увидела, что декларируемой умственной отсталости у нее нет.

Сначала я честно попыталась найти Оле маму. Подумала, что мне будет тяжело жить с неходячим ребенком на 5-ом этаже без лифта. Через месяц мне сообщили, что документы Оли готовят для перевода в интернат для детей-инвалидов. Услышав это по телефону, я подумала: а ведь, ни один человек не будет плакать, если она умрет в этом ДДИ… И тогда я поняла, что просто не смогу ее оставить.

В Москву мы с Олей добирались на самолете – это было первое ее большое путешествие, но она была спокойна.

Детям я заранее рассказала, что скоро к нам приедет девочка, она с некоторыми особенностями, ей надо помогать, а в чем-то – поддерживать. И они как-то это поняли, никто ее не дразнил и уж тем более не обижал.

Оля, 3 дня дома. © семейный архив

Степа несколько скептически отнесся к появлению Оли, но бабушка – моя мама – объяснила ему все с юмором: «Понимаешь, у твоей мамы такая работа – детей выращивать». Степа очень мужественный и добрый мальчик – он всегда мне помогает, даже когда чем-то недоволен. И, кстати, всегда уступает женщинам место в транспорте. Я очень рада, что у нас растет такой мужчина.

Вот уже больше месяца, как Оля живет с нами. Мы все радуемся ее успехам: Оля сама утром залезла к Соне на второй этаж в кровать, Оля рисует, Оля говорит новые слова… Когда она приехала домой, умела говорить не больше десяти слов, но всего за полтора месяца стала говорить предложениями.

Первые две недели Оля практически постоянно пыталась залезать на кровать и сидеть там. А еще – связывала всех кукол. Потом показывала нам, как нужно связывать – крест-накрест руки, завязать сзади за спиной и класть на живот, а потом связывать ноги и класть в кровать. Конечно, было жутко слушать и смотреть на это.

Но сейчас все в прошлом – за последние пару недель у нас ни одной связанной куклы.

Старшая дочь Саша с Назаром. © семейный архив

Конечно, ей все еще бывает тревожно, и она постоянно меня спрашивает – иногда раз по сто за день: «Ты моя мама? Ты моя мама?», и я ей точно так же 100 раз повторяю, что я ее мама. А еще – Сони, Назара, Степы и Саши. Общая. И она смеется и говорит: «Моя мама. Общая».

Для каждой конкретной семьи существуют свои принципы и возможности – моральные, финансовые, физические. Кто-то готов усыновить ВИЧ-положительного ребенка, а кто-то нет. Кто-то готов взять ребенка с инвалидностью, а кто-то считает, что не справится с такой задачей. Поэтому мои советы – не о том, какого ребенка усыновить, а как подготовиться к этому событию.

1. Даже если вы окончили ШПР, важно продолжать самообразование. 52 часа занятий – слишком мало в таком ответственном деле. Необходимо читать специализированную литературу (лично я смело советую все книги Петрановской, Мурашовой, да и в вашей ШПР, наверняка, вам дали такой список). Ведь люди даже когда аквариум заводят, читают, как за ним ухаживать, а тут такое дело – ребенок.

3. Если вы уже ищете малыша, то старайтесь получить о ребенке максимум информации. Одной маленькой фотографии с кратким описанием недостаточно. Обязательно встретьтесь с малышом, пообщайтесь с ним.

Все, что говорят вам о ребенке сотрудники опеки, сотрудники дома ребенка/детского дома записывайте. Подробно, с деталями, лучше даже на диктофон. Потом это можно будет проанализировать.

Например, по медицине важно отделять реальные диагнозы от оценок людей – например, «ДЦП» – это диагноз, а «никакая» – это оценка, которая не является фактом.

4. Не забывайте о том, что общение с представителями системы должно быть доброжелательным и спокойным. Причем не только «вживую», но даже в письмах. Не скандальте, будьте вежливыми и дипломатичными.

Все мои дети появились не самым простым способом в семье, но ни с одним из сотрудников служб и организаций, с которыми мне приходилось сталкиваться в процессе приема детей, я не говорила на повышенных тонах.

5. Обязательно позаботьтесь о своих ресурсах – я не про материальные средства (хотя и про них тоже нужно подумать). В первую очередь это люди, которые будут помогать вам. Это могут быть родные, друзья.

Например, когда у меня появлялись маленькие дети (а это чаще всего означало ночные бдения), то я просила подруг: «Не дарите мне ничего. Приезжайте и посидите 2-3 часа с ребенком».

6. Готовьтесь к трудностям. Ожидайте их. Чтобы они не были чем-то неожиданным. Чтобы, если трудно, то это – ожидаемо трудно. А когда станет полегче, это будет очень приятно.

7. Примечайте единомышленников, старших товарищей. Тех, кто уже прошел этот путь, и кто может оказать поддержку. Это может быть и живое общение (кстати, часто в ШПР предлагают сопровождение), и форумы в интернете.

Источник: //www.vipcosmetolog.ru/tri-otkrovennye-istorii-usynovleniya-deti-kotoryh-vy-ne-rozhaete.html