Неусыновляемая родина, или Почему семьи возвращают сирот?

Неусыновляемая родина, или Почему семьи возвращают сирот?

“Около 30 тысяч детей за последние  два года были возвращены из приемных семей обратно в детские учреждения, — сказала председатель профильного комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина. – Исследования показывают, что если от ребенка отказались четырежды, то это приводит к запуску иных механизмов формирования личности».

По словам Мизулиной, устройство детей-сирот  в семьи сегодня идет «ударными  темпами». Но при этом доля вновь  выявляемых детей-сирот превышает  число детей, устраиваемых в семьи. Это связано, в том числе и с очень большой долей возврата детей.

Одна из причин отказа от детей заключается в том, что нет специальной подготовки и работы с приемными родителями, отмечает депутат.

О том, что  количество сирот со временем увеличится в разы, общественность говорила давно.

Ситуация постоянно ухудшается не только из-за принятия нового закона об опеке  и попечительстве, но и из-за того, что институт семьи очень  быстро разрушается.

Системы поддержки семей как не было, так и нет, и в результате кризисная семья стала главным поставщиком детей в детские дома. Тысячи детей как свежие пирожки поступают в сиротские учреждения.

В детских домах живет новый тип сирот – сирот при живых родителях. Еще недавно волновавшиеся о закрытии детские дома слегка успокоились: работы теперь у них много и надолго.

Брошенные дважды?

Говорила  общественность и о возвратах сирот из приемных и усыновленных семей обратно в казенную систему – ведь тысячи сирот возвращены уже в детские дома, и это не предел. А ведь от них отказываются благополучные по меркам опеки и детского дома семьи.

Дети уже привыкли к тому, что их бросают: таких историй уже тысячи. Проблема адаптации сирот ушла на второй план: теперь этот вопрос перекрывается вопросом спасения детей от нерадивых усыновителей. Теперь главное – не дать сирот в руки усыновителей, боясь возврата.

Эта позиция очень удобна для того, чтобы не дать сиротам обрести новые семьи.

Огромное количество детей брошено дважды: сначала своими родителями, потом усыновителями. Защита от усыновителей, с одной стороны, обоснована, с другой – приводит к перегибам и косым взглядам  в сторону других потенциальных усыновителей. Ведь не все же собрались возвращать детей. Отчего столько граждан не способны нести попечительское бремя даже за деньги?

Родители – без поддержки

Я не спешил бы ругать тех, кто вернул сирот обратно в детские дома, потому что этому есть много объяснений. Одно из них – неготовность семьи и ребенка к совместному проживанию. Неготовность обоюдная. Сироты не готовы к новой системе проживания – семье.

Семьи не готовы к новому типу ребенка – детдомовскому – именно как к особому типу ребенка, ребенка, выращенного по законам другой жизни. Чаще дети, которые попали в семьи в возрасте, когда еще себя плохо помнят, приживаются гораздо лучше, но и таких всего 10 %.

90 же процентов составляют дети, которые уже обрели детдомовский образ жизни и мысли. Им сложно вжиться в новый образ, адаптация таких детей происходит очень долго и с большим трудом. Иногда не происходит вовсе. Порой родители, взяв ребенка из детского дома, терпят все, что выкидывает их новый член семьи.

Человек, впервые задумавшийся об усыновлении ребенка, чаще всего не знает, к кому идти.

Попадая на прием в некоторые органы опеки (в большинство) и получив негативный опыт общения с сотрудницами этих учреждений, он либо мстит им тем, что добивается усыновления (что, в общем-то.

нетрудно понять, ведь человек искренне хочет сделать доброе дело), либо просто отказывается от идеи помочь сироте обрести семью. Потому что вместо зуботычин от опекских дам, он ищет поддержки и обучения, а его нет.

Пережив этот стресс, усыновитель начинает самостоятельно, без опеки, консультаций и поддержки со стороны государства, выжигать из ребенка-сироты его борительное состояние, неумения, страхи… и часто не справляется – не хватает знаний и сил, часто терпения, ведь процесс адаптации проходит у всех по-разному, с разными сроками.

К тому же государство напоминает, что есть тайна усыновления, значит, усыновитель  обязан сам бороться со всем, что  произойдет в его семье.

Набившая оскомину тайна усыновления отгораживает семью от государства непреодолимым забором, система не желает помогать семье справляться с ее обязанностями. Это удобно и малобюджетно.

Наевшаяся проблем семья, под улюлюканье того же государства, возвращает ребенка в детский дом. Виновата только она, семья, а государственная система как бы в стороне. Справедливо ли это?

Нет. И  это необходимо в корне менять.

К тому же, нет четко сформулированной государственной системы, подход к теме усыновления остается размытым – все это при активной поддержке СМИ, видящих в обсуждении этой темы возможность получить рейтинг и заработок.

Часто люди поддаются на эмоциональный  порыв – призыв помочь сиротам найти семью. Это происходит по разным причинам: социальная реклама, личная трагедия потери ребенка, просто желание помочь сироте найти новый кров. Они высматривают на сайтах детей-сирот и начинают сбор документов.

В качестве руководителя проекта «Ищу маму» я часто консультирую желающих и вижу, как непросто им искать необходимые материалы, масса вопросов-ответов на достаточно простые вопросы.

Казалось бы, сайтов с необходимой  информацией много, но как ею распорядиться, усыновители не знают.

Усыновители  чаще всего даже не знают, кого они  все же возьмут в свою семью – ведь даже пообщавшись с ребенком и даже длительное время, не всегда установишь с ним необходимый контакт, а тут для общения отведены буквально какие-то часы.

Они, естественно, не дадут представления о ребенке – хотя бы потому, что он искренне включает режим «хорошего ребенка», при этом показывая себя не тем, кто он есть на самом деле.

К тому же, будущие родители не имеют возможности ознакомиться с особенностями детей-сирот: методической базы на эту тему нет, мало где есть общественная система поддержки или она минимальна. Книги о жизни сирот можно пересчитать по пальцам.

Из-за всех перечисленных проблем они становятся заложниками ситуации. Пока это не норма, а скорее исключение.

Пожилые усыновители

Чаще всего сирот возвращают взявшие их родственники. Ведь чаще всего детей брали под опеку и патронат их родные бабушки, когда детям было не так много лет. Но дети продолжают расти, а бабушки, наоборот, стариться.

И вот уже семидесятилетняя бабушка не способна удержать половозрелого ребенка. Ответом на эту проблему является возврат. Кто виноват? Возраст бабушки или, опять же, отсутствие должной поддержки таких людей со стороны государства.

Опять же вопрос к законодательству, по которому брать под опеку можно до 60 лет. Может, есть смысл учитывать возраст ребенка и бабушки?

Недавно из одной семьи в детский  дом убежали четыре ребенка-сироты. Потому, что разучились работать и ладить в семье – даже небольшой труд привел к такому протесту.

А в детском доме есть системное  удобство, делать ничего не надо, дадут  и поесть, и поспать. О будущем  позаботится какой-нибудь фонд. Все чаще сироты не хотят идти в семьи, понимая и зная, что помимо прав, там еще есть и обязанности.

До тех пор, пока в государственной системе не будет четкой и внятной политики по отношению к усыновительской теме – количество возвратов будет катастрофическим.

Ведь только за два последних года в детском доме из-под многих форм опеки вернули порядка тридцати тысяч детей-сирот. Грустно.

Есть о чем думать и над чем работать.

Личное мнение: Часто наши граждане воспринимают ребенка, которого берут в свою семью как ОЧЕНЬ своего. Но как раз это в корне неверно.

Поиск в усыновленном ребенке схожести и похожести потом приводит к драмам: ведь он все равно является ребенком той, которая его родила. Да, она остается не справившейся с обязанностями, но все же его родной матерью.

Некоторые усыновители пытаются «заново родить» ребенка, далеко не младенца, который многое повидал и знает. Он уже человек, часто взрослый даже в три года. И в этом тоже кроется эффект возвратов сирот.

Ребенок не подошел под стандарт иллюзий нового попечителя – а он и не мог подойти. Потому что он, как герой известного мультика, “свой собственный”, потому что он имеет право на самоиндефикацию, на прошлое, на личную историю и жизнь.

Шеф-редактор сайта //www.uspeshnye-siroty.ru/

выпускник детского дома

Александр Гезалов

Источник: //www.pravmir.ru/neusynovlyaemaya-rodina-ili-pochemu-semi-vozvrashhayut-sirot/

Забрали Любу домой из детдома и чуть не вернули назад. Как «Родные люди» вытаскивают из кризиса семьи с усыновленными детьми

Анна Крючкова

Светлана и Игорь усыновили Любу. Но скоро Светлана с ужасом поняла, что годовалая малышка вызывает у нее отвращение. Месяцы шока: самокопание, страх, выгорание и потеря беременности.

Белорусские семьи, которые усыновляют детей, знают про «кризис адаптации». Но не знают, почему он происходит, как с ним справляться, к кому идти с этой проблемой.

Часто им неотложно нужна помощь психологов, общение с другими такими семьями — чтобы жизнь не превратилась в кошмар.   

Светлана и Игорь 17 лет в браке. Она — переводчик, он — компьютерщик. Живут в Минске в обычном «спальнике». Воспитывают четырех детей: двух мальчишек и двух девчонок. Любе — почти восемь лет. Светлана и Игорь усыновили Любу, когда ей было 11 месяцев. Они взяли малышку в свой дом. И скоро испугались собственных чувств. 

Вика Герасимова, «Имена»

«Я считала себя извергом»

— У меня уже было два сына. И я очень хотела дочь, — рассказывает Светлана. — Тогда мне казалось, что нет критической разницы между «родить свою» или «усыновить чужую» малышку. Подумала: есть девочки, у которых нет родителей, а у меня есть желание взять. Логично. Хорошо. Правильно.

Младшему сыну был годик, и я так была счастлива в этом материнстве! Во мне было столько сил, что, казалось, могу вырастить пятерых детей одновременно. Муж более реалистично оценивал себя и сразу сказал, что ему будет тяжело с чужим ребенком. Я уговорила.

Решающий довод — социальная ответственность. «Кто, если не мы?» В принципе так и есть: мы не можем жить в счастливом вакууме по одну сторону забора, а те дети — по другую, в своем «лепрозории».

Если существуют сироты, значит, какая-то вина в этом лежит на всех нас.

Светлана и Игорь воспитывают четвертых детей: два мальчика и две девочки. Приемная Люба уже семь лет в семье.  Вика Герасимова, «Имена»

Я узнала о Любе от волонтеров, которые посещали один из детских домов. Уточнили информацию у администрации — и поехали знакомиться.

Я увидела пухленькую, кудрявую, глазастенькую симпатичную малышку. Следующие полтора месяца приезжали в детдом, гуляли с Любой, привозили игрушки. Привыкали друг к другу спокойно: с моей стороны не было ни излишней щемящей нежности, ни отторжения.

«Голод» такой, что они съедают тебя целиком. А родители — не бездонные

Но когда забрали Любу домой, произошло неожиданное — в первый же день мне стало невыносимо тяжело. Появилось сильнейшее отвращение к ребенку. Я лежала ночью и думала: «Боже, что я наделала!»

И так было не одну ночь. Это растянулось на пару лет!

На курсах усыновителей нам говорили про период адаптации, но я не ожидала, что он может быть таким долгим.

Нам рассказывали про возможные деструктивные реакции ребенка, но меня смущала моя реакция: я просто возненавидела свою удочеренную малышку! Вот она морщит носик, а мне кажется, что ничего противнее я в жизни не видела. Мне было отвратительно наблюдать, как она ест, пьет.

Вика Герасимова, «Имена»

У нее была однотипная реакция на всё — в основном, крик. Однообразная мимика, часто она будто впадала в ступор — остекленелые глаза, открытый рот. Я не могла ее фотографировать, удаляла снимки, потому что они казались мне ужасными… В общем, я не представляла, что к детям можно испытывать такую агрессию, ненависть и раздражение.

Я чувствовала себя извергом, неспособным полюбить бедного ребенка. И это было страшно. Окружающим же не скажешь: «Она меня бесит». Это же сразу  подвергнут осуждению: «Усыновила — так люби, какие проблемы? А если ты плохо относишься к сироте — то последний нелюдь». И ты так про себя и думаешь. И еще переживаешь, что хуже всего в этой ситуации приемному малышу».

Будущие усыновители проходят обязательные подготовительные курсы; после них получают доступ к базе данных детей, которых можно усыновить, и направление на знакомство с выбранным ребенком. Вика Герасимова, «Имена»

«Муж сказал: мы совершили ошибку»

— От своих мальчишек я получала эмоциональный заряд в виде улыбашек, благодарности, а от Любы не было никакого заряда, — говорит Светлана. — Только минус. Она только забирала. И это понятно: у брошенных детей, действительно, эмоциональная дыра. «Голод» такой, что они просто съедают тебя целиком, и все равно остаются эмоционально голодными. А родители — не бездонные.

Вместо того, чтобы принять ситуацию и спокойно заботиться, такие родители начинают стараться сильнее любить, сильнее вкладываться в это обделенное дитё. И в конце концов от них ничего не остается. Это классическое выгорание. У меня оно и случилось.  

Я была как тот человек, что катит камень на гору и думает, что вот-вот всё будет хорошо, а камень срывается, катится вниз и давит тебя. У меня хорошая память.

Но те два года адаптации выпали у меня из головы: я не помню, во что одевалась, как питалась, спала ли с Любой или отдельно. Помню только тяжесть. Мне казалось, будто я в колодце и вижу жалкий клочок неба над головой — такое было суженное, измененное сознание.

И эмоциональное истощение. У меня иссякла вся жалость и эмпатия к кому бы то ни было. Наверное, включился режим самосохранения.

Вика Герасимова, «Имена»

В этот сложный период я снова забеременела, что еще больше усложнило эмоциональный фон. Муж в один момент не выдержал и сказал: «Мы совершили ошибку, нужно это исправлять и отдать Любу назад». Наверное, он так не думал, и это было сказано в минуту слабости. Но минута слабости тогда наступила у всех.

Я не знала, что делать. С одной стороны, не представляла, как можно будет спокойно жить дальше, отдав ребенка обратно в детдом. Для меня это сродни аборту. Пригласили человека в свою жизнь и вдруг выдворяем. С другой стороны — не видела выхода из ситуации без поддержки мужа. Тупик.

Как моя Люба могла выражать разные эмоции, если она не видела их в первый год своей жизни?

Как вышли? Только с помощью специалиста. Практически сразу я стала звонить психологу Центра усыновления Ольге Головневой, которая преподавала нам на подготовительных курсах и советовала при любых проблемах обращаться за помощью. Ездили к ней вместе с мужем на консультации, звонили.

И это не значит, что родители ужасные. Такова  данность.

Спасло, наверное, и то, что мы с мужем не боялись признаваться в своих «странных» чувствах друг перед другом. Мы вели бесконечные разговоры о том, сколько же можно терпеть эту ситуацию.

До этого мы с супругом верили, что в жизни всё зависит от нас. Оказалось, что нет. И это нас успокоило.  Мы решили — будь как будет, пойдем не по нашему сценарию.

Нельзя ожидать от этих деток такого же поведения, как от родных новорожденных. Никто не виноват. Нужно просто принять это.

Из-за стресса Светлана потеряла свою беременность. Но это не озлобило семью, а сплотило:

— Горе тоже объединяет, — говорит она.

Светлана: «На один год жизни ребенка в детдоме нужно три года в семье, чтобы выровнять его со сверстниками». Вика Герасимова, «Имена»

«Мы не супергерои»

До того, как Люба попала в семью, она провела несколько месяцев в детдоме. А в детдом ее привезли из больницы, где лечили два месяца. А в больницу она попала от пьяных родителей, которые ее ни разу не навестили.

— Усыновленные дети — особенные, — подчеркивает Светлана. — И дело здесь не в неблагополучном наследии, а в глубинной травме, переломе, который происходит в детях, оторванных от биологических родителей.

Это сродни лишению права на жизнь, потому что человеческие детеныши не могут жить без опеки взрослых. Эта травма может проявляться на протяжении всей жизни, вызывать сложности в построении отношений с миром.

Когда это понимаешь, все «странности» в поведении приемного ребенка становятся объяснимы. Как моя Люба могла выражать разные эмоции, если она не видела их в первый год своей жизни? Она видела рядом с собой только точно таких же сирот, кричащих или безучастных, и копировала их поведение.

Говорят, что на один год жизни ребенка в детдоме нужно три года в семье, чтобы выровнять его со сверстниками. Я это сейчас хорошо понимаю.

Но вот общество — не всегда. Даже близкие люди.

Вика Герасимова, «Имена»

Бывает, что бабушки с дедушками не принимают приемного ребенка. Говорят, например: «Вы мне на каникулы родных внуков привозите, а этого не нужно». В моей семье такого, к счастью, не было, хотя привыкание родных тоже не было гладким.

Как-то я встретила в театре мамину сотрудницу, которая в первый раз увидела Любу. Потом я узнала, что мама на ее вопрос, кто эта девочка, сказала: «Знакомая». Меня, конечно, это очень задело, будто моей дочери стесняются.

Но всё обошлось без ссор, я просто проговорила и объяснила свои чувства маме.

Я понимаю, насколько сироты неадекватно себя ведут с точки зрения взрослого, который привык к домашним детям. Это реально зрелище не для слабонервных.

Когда ребенок, например, размазывает по кровати вокруг себя какашки и орет, мало кто проникнется сочувствием — такого люди в семьях никогда не видели.

Поэтому приемным родителям нужно быть готовыми постоянно защищать ребенка и объяснять его поведение окружающим.

И это счастливая семья. Семья без тайн

Общество мало понимает, каково это — быть усыновителями. Как бы новые родители ни любили приемного, первичная травма может всплыть наружу. Отсюда — деструктивное поведение и болезни.

У усыновленных детей есть проблемы с концентрацией внимания, перепадами настроения, они требуют постоянного поощрения, похвалы. Многие из них склонны к травматизму, потому что плохо чувствуют свое тело и ходят в постоянных синяках. А соседи думают, что за ними не смотрят или бьют. У некоторых детей нет чувства самосохранения: они любят рискованные игры, прыгают с крыш, кидаются под машины.

Кто виноват? Для общества — родители! Недавно в прессе описывался случай, когда усыновленный мальчик попал в больницу с черепно-мозговой травмой, упал с качелей. Никакого криминала. Какая-то женщина сфотографировала его в больнице, написала, что к нему никто не приезжает.

Я уверена: не потому, что не любили, просто их так заклевали, что они решили, будто реально не достойны воспитывать.

Часто родители, которые столкнулись с кризисом, боятся идти к психологу из соцслужбы: «не справляетесь — значит, виноваты, значит, ребенка отберем».

Вика Герасимова, «Имена»

Чувство вины может захлестывать. Если проблемы родных детей оцениваешь спокойно, то в отношении усыновленного всегда думаешь: ты что-то не додал, «недореабилитировал».

Ожидания от приемных родителей завышенные. Но мы не супергерои.

Девять месяцев назад у Светланы родилась еще одна дочь. Теперь в семье четверо детей. И это счастливая семья. Семья без тайн. Друзья знают, что Люба не родной ребенок. Сама Люба знает:

— Мы это не скрываем. Я объясняла дочери, что она родилась не в моем животе, что попала в больницу и детдом, где мы ее разыскали. Если она со временем захочет найти своих биологических родителей, я дам ей всю информацию.

Нас так настраивали на курсах: тайна усыновления может быть для окружающих, но сам ребенок должен знать про себя всё. Это созвучно и моим убеждениям. У нас есть видео, как мы забираем Любу из детдома.

И это одно из любимых видео всех моих детей.

Как вы можете помочь семьям-усыновителям

В стране 7000 усыновленных детей и 6000 семей-усыновителей. Каждый год появляется 500-600 новых. На всех приходится четыре психолога Национального центра усыновления и психологи социальных служб, идти к которым неловко, а то и страшно: «не справляетесь — значит, виноваты, значит, ребенка отберем».

«Родные люди» — сообщество родителей-усыновителей и профессиональных психологов. Специалисты проводят индивидуальные и групповые консультации, тренинги, коррекционные и развивающие занятия для детей. Опытные усыновители помогают «новичкам», подсказывают по житейски.

Работа с квалифицированными психологами, общение с единомышленниками снижают напряжение в семьях, укрепляют привязанности, доверие, взаимопонимание между усыновленными детьми и членами их новых семей.

За время работы «Родных людей» не случилось ни одной отмены усыновления среди участников проекта.

Вика Герасимова, «Имена»

Ольга Головнева, руководитель проекта «Родные люди», рассказывает:

— C 2006 года существует обязательная психологическая подготовка усыновителей. Приходит психолог, только со студенческой скамьи, а перед ним — 40-летние кандидаты на усыновление с солидным жизненным опытом. Степень доверия у них — ничтожная.

И после усыновления, если случился адаптационный кризис, семья к этому психологу вряд ли пойдет: «мы плохие, мы что-то делаем не так, а вдруг вообще ребенка отберут?».

В «Родных людях», если мы начинаем работать с усыновителем, то он с нами надолго: на наших встречах, в наших группах, в ежедневном общении и переписке. Человеку есть куда пойти, есть кому задать важные вопросы.

.Найдите моему ребенку маму лучше, чем я. Бывший психолог Центра усыновления о том, как белорусы не готовы усыновлять детей

«Имена» собирают деньги на годовую работу проекта: оплату работы директора, психологов, менеджера по развитию, бухгалтера, аренду помещения, расходные материалы. Всего нужно 46662 рубля. Жмите кнопку «Помочь» и подписывайтесь на любую сумму ежемесячно. Пусть семьи-усыновители будут вместе со своими новыми детьми — навсегда!

«Имена» работают на деньги читателей. Вы оформляете подписку на 3, 5, 10 рублей в месяц или делаете разовый платеж, а мы находим новые истории и помогаем еще большему количеству людей. Выберите удобный способ перевода — здесь. «Имена» — для читателей, читатели — для «Имен»!

Источник: //imenamag.by/posts/krizis-adaptacii

Исследование: почему в России не усыновляют детей?

10.07.2015 13:52 | Российская Федерация

Исследование об осведомленности о проблемах усыновления, стереотипах в восприятии детей-сирот, информированности о процедуре усыновления было проведено в России в конце мая 2015 года.

В исследовании приняли участие 500 человек из российских городов с населением 1 млн и более человек. В опросе участвовали как мужчины, так и женщины в возрасте от 25 до 50 лет.

В результате опроса исследователи пришли к тому, что восприятие темы сиротства и основных ее проблем существенно отличается от реального положения дел.

Неосведомленность о реальном количестве детей-сирот

Большинство людей просто не знают, как обстоят дела с детьми-сиротами и насколько сложно развивается в нашей стране институт семейного устройства.

Практически все опрошенные признают, что в нашей стране детей-сирот много или даже очень много, то есть знают о существовании проблемы сиротства. При этом треть респондентов считает, что количество усыновлений за последние годы выросло, 40% считает, что не изменилось, а 10% полагает, что снизилось.

Такая разница во мнениях, как считают авторы исследования, не удивительна: с одной стороны, чиновники регулярно рапортуют о том, что все больше детей-сирот находят новую семью, а с другой стороны, НКО постоянно публикуют тревожные сведения о том, что никакого серьезного сдвига к лучшему в этой области не происходит.

Социальное сиротство

Официальные данные свидетельствуют о том, что количество сирот в государственном банке данных за 2014 год, действительно, сократилось со 106,6 тыс. до 87,3 тыс., но это совершенно не связано с тем, что детей стали чаще брать в семьи, отмечают эксперты.

Как признал недавно на пресс-конференции уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов, большинство воспитанников детских домов – так называемые социальные сироты, родители которых не лишены родительских прав. Такие дети могут годами находиться в сиротской системе, но при этом не попадать в официальную «сиротскую» статистику», — говорится в результатах исследования.

Плохая наследственность

Как мы уже писали ранее, одним из самых сильных страхов приемных родителей, является страх, что у ребенка будет плохая наследственность – как генетическая, так и социальная.

Участникам опроса было предложено ответить на вопрос, почему многих детей-сирот до сих пор не удается устроить в семью. 69% респондентов предполагают, что потенциальных усыновителей может отпугивать бюрократия — трудности сбора множества документов и подачи их в соответствующие инстанции.

По мнению 49% опрошенных, люди могут опасаться, что не смогут обеспечить ребенка, так как государство помогает недостаточно.

В восприятии 42% опрошенных потенциально людей может отпугивать мнение, что среди сирот много неизлечимо больных детей, с которыми невозможно справиться дома.

Участникам опроса было предложено высказать свое мнение о причинах поведенческих проблем у приемных детей. Главной причиной большинство (70%) назвали недостаточное воспитание, полученное в детдомах.

Еще один стереотип: плохая наследственность, из-за того, что их родители ведут асоциальный образ жизни, а это может передаваться по наследству. Об этом говорили более половины респондентов (52%).

Страхи в отношении трудностей усыновления и мифы о приемных детях во многом лишены основания, отмечает президент фонда «Найди семью» Елена Цеплик.

Бюрократические препоны за последние годы серьезно ослабли, и сегодня оформить документы, чтобы принять ребенка в семью, можно за короткое время, — об этом свидетельствуют отзывы приемных родителей из разных регионов.

Что касается болезней, то большинство диагнозов, поставленных ребенку в сиротской системе, пересматриваются и даже полностью снимаются после семейного устройства. Генетика же может влиять на способности и склонности человека, но не на поведение, добавляет эксперт.

Вторичные возвраты

Официальной статистики по вторичным возвратам детей-сирот, когда приемные родители по различным причинам возвращают детей в детдома, нет.

Но специалисты утверждают, что количество таких возвратов может составлять до 50%.

Самой главной причиной возврата усыновленных детей участники исследования называют неготовность приемных родителей к трудностям, переоценку своих сил и желания иметь приемных детей – об этом упомянули 81% респондентов. 39% опрошенных полагают причиной возврата плохое поведение детей, при этом примерно столько же (37%) считают важным фактором недостаток помощи специалистов при воспитании приемных детей.

Что делать?

Чтобы количество сирот в России принципиально сократилось, прежде всего, необходимо перестроить сиротские учреждения из постоянных коллективных домов для детей в центры семейного устройства и создать инфраструктуру для поддержки приемных родителей. Такое решение поддерживают две трети (66%) опрошенных.

Также важно активнее продвигать в общество идею приемного родительства, больше рассказывать о детях, которые ждут новых мам и пап. Такую меру считают действенной 51% участников исследования.

Многие респонденты (40%) уверены, что проблему можно решить, если повысить выплаты приемным родителям, и 28% считают действенным материальное стимулирование сотрудников органов опеки за семейное устройство детей-сирот.

Большинство респондентов – 66% — считают обязательное обучение в школах приемных родителей правильной и действенной мерой.

Источник: //www.ya-roditel.ru/national-campaign/news/issledovanie-pochemu-v-rossii-ne-usynovlyayut-detey/

7 рисков приемной семьи: почему детей возвращают в детские дома | Милосердие.ru

Фото с сайта newstes.ru

К угрозе возврата, как к угрозе суицида, надо относиться серьезно, даже если тебе кажется, что это попытка привлечь внимание к себе, стеб или что-то еще.

За время работы ресурсного центра для приемных семей с особыми детьми в фонде «Здесь и сейчас» туда обращались 23 семьи, истощенные до того, что мысль о возврате ребенка в детский дом стала реальным планом.

Шесть семей в итоге вернули детей, остальным удалось помочь справиться с ситуацией. Конечно, бывают случаи, когда родители уже не готовы принять помощь. Так, одна из семей обратилась с просьбой найти для их приемного ребенка новую семью.

Они обращались уже не в первую организацию и ни к какому другому общению были не готовы.

В любом случае, даже если специалисту кажется, что семья говорит о возврате ребенка в форме «воспитательной угрозы», пытаясь привлечь к себе внимание или даже шутя, к этому, считает руководитель ресурсного центра для приемных детей с особыми детьми Наталья Степина, нужно относиться серьезно. Как и при угрозе суицида, нельзя делать вид, что так и надо и ничего не происходит, – сравнивает она.

Какие проблемы могут побудить приемных родителей отвести ребенка обратно в опеку и подписать отказ, если все они понимают, что это огромный стресс для него и в некотором роде жизненное фиаско для них?

Риск первый: родителям не хватает компетенций

«Нехватка родительских воспитательных компетенций», проще говоря – непонимание, почему ребенок себя так или иначе ведет и как на это реагировать. Например, у ребенка СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности).

Пока он мал, родители думают, что справляются, но когда он попадает в школу и «ходит там по потолку», добавляется социальный прессинг. Учителя упрекают приемных родителей, что те плохо воспитали ребенка, а они искренне не знают, что с ним делать – не к парте же привязывать. Постоянно сидеть рядом тоже невозможно.

В другом случае ребенок может в 8 или 10 лет хватать все руками, как младенец в три года. «Хватает» – и считает своим, так что его уже называют вором.

«В том и другом случае не работают наказания, работает только помощь», – уверена Наталья Степина. Правда, помощь специалиста будет эффективной только в том случае, если родитель тоже будет потихоньку обрастать знаниями, а с ними и пониманием, что происходит с их ребенком, почему и что нужно делать.

«Если им не до компетенций, мы станем их ресурсом»

Одна семья обратилась в ресурсный центр для приемных семей в феврале и сказала, что в сентябре вернет в детский дом ребенка, усыновленного с 2,5 лет и любимого, который на тот момент учился в первом классе.

Ребенок с прекрасной речью, общительный, но его выход в школу превратила жизнь семьи в ад. Кроме того, младшая кровная дочка в семье имела диагноз ДЦП и постоянно нуждалась в реабилитации.

Дома каждый день школа обсуждалась со слезами и криками, родители начали срываться и могли ударить ребенка, так что им и самим казалось, что у них ему хуже, чем было бы в детском доме.

«Родители просто не знают, что делать, причем уже долго не знают, а также испытывают давление социальных институтов. На фоне нехватки ресурсов у них наступает истощение. Однако это перспективная ситуация, когда можно помочь», – говорит Наталья Степина.

Часто бывает нужна социальная помощь – куратор едет в школу и говорит, чтобы теперь за поведение ребенка ругали не маму, а его; психолог центра работает с ребенком и с его приемными родителями, если они на это согласны.

Если нужно, для ребенка найдут другую, более принимающую его особенности школу. Всесторонняя диагностика особенностей ребенка происходит параллельно.

«Постепенно мы начинаем рассказывать и показывать родителям, что можно сделать с их ребенком. Во взаимодействии с ребенком мы видим его поведенческие стратегии и отвечаем на них.

Когда родители видят, что хотя бы у нас ребенок может долго сидеть на одном месте и слушать, и плюс он ничего ни у кого не стащил, они видят свет в конце туннеля, начинают больше доверять нам, и мы можем помочь семье», – говорит Наталья Степина.

Иногда родители, получившие новую стратегию взаимодействия с ребенком, через месяц-другой говорят: «о, мы вам не верили, а оказывается, и от психологов есть польза».

Бывают, впрочем, и люди, не готовые или не способные учиться, им нельзя помочь. Нередко от опеки отказываются бабушки, оформившие ее над внуками после лишения детей родительских прав. Когда дело доходит до подростковых кризисов, бабушки не знают, что делать, и уже не готовы перестраиваться, усваивая новые представления о воспитании.

Риск второй – возрастные кризисы приемного ребенка

С подростками тяжело всегда, даже если с любовью и формированием привязанности у них все нормально.

Это время, когда с ними даже должно быть тяжело: молодой человек формируется с помощью протеста, это «сепарация», отделение детей от родителей. Если подростковый кризис смазан, это значит, что он «догонит» человека в 30 лет.

Кризис может казаться невыносимым, но чем он интенсивнее, тем короче, если это может утешить приемных родителей.

Иногда возрастной кризис ребенка настигает даже опытные приемные семьи, воспитавшие до того других детей.

Родители часто не готовы к подростковым кризисам. Есть прекрасные молодые приемные семьи, которые сначала ездят в детский дом помогать как волонтеры, потом берут под опеку детей, которые всего лет на 10-15 моложе их самих.

Подросток, как и все дети, нуждается в зоне свободы (зоне уважения) и в зоне безопасности (нужен сильный взрослый рядом, который не пытается стать для ребенка другом, не возлагает на него ответственности за равноправные отношения).

Кровные родственники как фактор риска

Присутствие в жизни приемного ребенка кровных родственников – тяжелый груз для приемных родителей. В школе приемных родителей все декларируют, что готовы принять ребенка со всем его прошлым. Но на практике получается не у всех.

Кровные родители ребенка могут активизироваться в моменты, когда кто-то из них выходит из тюрьмы; могут появляться на пороге без предупреждения и пьяными. Они могут требовать отчета об условиях, в которых живет ребенок, или настраивать его против приемных родителей.

«Чаще всего в этих ситуациях нет медиатора, хотя теоретически органы опеки должны включаться в интересах ребенка. Другой вопрос, хотят ли и умеют ли они этим заниматься. У сотрудников опеки часто нет навыка медиации», – говорит Наталья Степина.

На ее памяти не хватило сил коллег, чтобы помочь многодетной, почти профессиональной приемной семье сохранить ребенка, которого они принимали в процессе лишения родителей их родительских прав. Ребенка полгода таскали по судам, что отражалось на его эмоциях и поведении, а приемная семья наслушалась о себе столько нелестного, что решила больше не иметь подобных ситуаций в своей жизни.

Несмотря на то, что ситуация не была неожиданной для приемных родителей (их предупреждали), ресурсов семьи не хватило, и они отказались от опеки.

Риск четвертый: меняется структура семьи

Изменение структуры семьи – развод, смерть одного из членов семьи, появление нового ребенка – стресс для любой семьи, в том числе такой, где приемных детей нет. Перестраивается вся система взаимоотношений.

Иногда даже потеря работы кормильцем семьи ведет в кризисных семьях к тому, что отказываются даже от кровных детей.

Бывает, что супруг может понять, что не справляется с приемным ребенком, после смерти второй половинки, либо ребенок сам начнет реагировать на стресс так, словно мечтает оказаться в детском доме.

Кровные дети часто реагируют на такую неугомонность родителей радикальным ухудшением поведения, чем возвращают взрослых, мечтающих об очередном приемном ребенке, на землю.

Например, кровная девочка 12 лет прямо призналась психологу: если бы она стала лучше учиться, у нее вскоре появился бы седьмой братик. С появления в семье предыдущего приемного ребенка к тому времени прошло всего полгода.

Сначала хотя бы появлялись маленькие, которых девочка легко опекала как родных, но в конце появился ее сверстник – ребенок в конкурирующем возрасте.

На глубокий стресс кровной дочери мама не обращала внимания: «как это сделать перерыв в опеке и дать дочке отдохнуть? Пока мы молодые, мы можем спасти из системы еще несколько», – рассуждала она.

Риск пятый: неоправданные ожидания и роли

Пожалуй, очевидно: если приемного ребенка берут, переживая горе по умершему кровному, или возлагая на него некие надежды (не обязательно огромные, ребенок не обязан оправдывать вообще никакие) – это рискованная ситуация. Специалисты школ приемных родителей и опек, по замыслу, должны распознавать такие ситуации «на входе», но получается не всегда.

Например, если ребенка берут взамен умершего, приемный сначала помогает пережить горе, а затем попадает в ситуацию обвинения за то, что он живет, а родного ребенка нет на свете. Даже если речь не идет о замещении умершего ребенка, приемный ребенок с инвалидностью может не оправдать надежд по реабилитации и развитию – и это приведет к риску возврата.

Риск возврата в детский дом любого ребенка, в том числе здорового, также повышается, если ему пытаются усвоить недетскую роль. Если родители, в том числе приемные, относятся к ребенку именно как к ребенку, он может быть слабым, капризным, может ошибаться и т.п., и это не разрушит их картину мира. Ребенок требует защиты, любви, он еще не управляет своими эмоциями – это нормально.

Однако случается то, что называется «партнерским замещением», ребенка берут не как ребенка, а как друга или товарища. Например, сравнительно молодая мама берет в опеку подростка и не ждет, что он станет ей сыном, а хочет стать ему другом.

«Боже упаси вас дружить с ребенком – он не может дружить! – предупреждает Наталья Степина. – Дружба означает равенство и ответственность двух сторон. Он будет вас испытывать, бесконечно провоцировать, устраивать истерики “любишь-не любишь”. Попытка выстроить партнерские отношения обречена на провал».

Бывает «несовпадение языков любви»: ребенок выражает привязанность не теми способами, которых ожидают родители. Был случай, когда мама взяла двухлетнюю девочку (сейчас ей уже 14) и все годы говорила: «Она меня не любит, она холодная, она не дает мне тепла».

Ребенок не знал, как проявить тепло, и вряд ли специалисты в этом случае должны были помогать ребенку, а не маме.

Риск шестой: «в нашей семье такого быть не может»

Бывает, что родители относятся к поступкам ребенка (каким-то словам или, например, воровству) как к разрушающим базовые ценности семьи (сам ребенок ничего разрушить не может, это вопрос отношения – в другой семье те же поступки не вызвали бы такой острой реакции).

Например, в семье трое приемных детей. Старшего забрали из школы на экстернат и не отдали в спорт, хотя ему надо было тратить энергию и получать адреналин, зато поручили забирать из школы двух младших. Сначала дети в школе стали выуживать, что плохо лежит (выудили как минимум семь сотовых телефонов), из дома увели внушительную сумму денег и проиграли их на автоматах.

Когда все это вскрылось, прекрасная, обладавшая значительными ресурсами для воспитания детей семья была в непередаваемом шоке. «Он все в нас растоптал, а мы так его любили и так ему доверяли.

В нашей семье никогда не было воров, разное было – свои мальчики тоже были не ангелы, но никогда и никто среди близких ничего не украл», – плакали они. Мама собрала чемоданы, собралась вести всех троих детей в опеку, но позвонила специалисту из ресурсного центра.

Оперативная реакция психологов позволила не допустить импульсивного заявления в опеке (которое очень трудно вернуть назад), постепенно в семье произошло примирение.

Дело не в воровстве как таковом, а в реакции родителей. Часто возврат происходит в случае сексуализированного поведения ребенка.

Например, ребенок неполных пяти лет, вышедший из семьи, где при нем мама занималась проституцией, не понимая, как окрашены эти действия, занимался публичной мастурбацией уже в первые месяцы после попадания в воцерковленную семью.

К счастью, эта семья часто обращалась к специалистам, и со временем они развернулись лицом к ребенку, полюбили его всей душой, сейчас уже взяли второго ребенка (старшему сейчас семь).

Седьмой риск: родители-травматики

Наталья Степина не сторонник теории, что все приемные родители и помогающие детям специалисты – люди, пережившие детские травмы или «изживающие внутреннее сиротство».

Однако риск, что травматики окажутся среди приемных родителей, не ниже, чем что они окажутся среди любой выборки людей.

В таком случае важно, чтобы помогающие специалисты вовремя распознали родительскую травму и при угрозе возврата в детский дом работали не столько с ребенком, сколько со взрослыми.

Источник: //www.miloserdie.ru/article/7-riskov-priemnoj-semi-pochemu-detej-vozvrashhayut-v-detskie-doma/